Пост №1 ==>

Тот с хрипом жадно поглощал воду. Живительную влагу в ссохшиеся уста обессиленного обезвоживанием юного моркана аккуратно вливал пожилой солдат Сумеречья. Старик медленно отнял от губ Тота миску с водой, юноша с хрипом подался вперёд, но старый служака положив руку ему на грудь вернул его в горизонтальное положение.

-- Тебе нельзя пить сразу много. И двигаться тоже вредно -- лежи и набирайся сил, -- по отечески сказал солдат и, налив ещё воды в миску из кувшина, стоявшего рядом, вышел из камеры.

Сквозь тёмную пелену слабости Тот слышал, как заскрипела на петлях тяжёлая дверь, и прогремели запорные механизмы. Потом юношу вновь окутала тьма.

Проснувшись, Тот дотянулся до миски с водой и, превозмогая слабость в теле, жадными глотками осушил её. Он тяжело лёг и предался размышлениям: будет ли допрос или его сразу казнят как шпиона тьмы? Тот не знал, что с ним будет, но его это и не беспокоило -- моркан набирался сил после тяжелого путешествия..

--...интересно, здесь кормят пленных?.. -- еле слышно сухим голосом пробормотал Тот, погружаясь в сон.

Тот быстро прикончил еду: такой вкусной и легкой пищи не найти в мире Тьмы, ибо Солитас беспощаден к слабым растениям других миров. К пиву моркан не прикоснулся: все из-за того же Солитаса хмель в мре Тьмы не растет, и местное население довольствуется исключительно крепкими и грубыми алкогольными напитками -- Тот побоялся прикосатся к незнакомому напитку.
Быстро насытившись, юноша почувствовал слабость и быстр сдался пред нежным натиском целительного сна.

"Ага, сам комендант будет допрашивать... У них тут что? Нет штатного палача-дознавателя?!" -- удивился про себя Тот, ещё не осознавший с просони всю глубину этой мысли. Армия Тьмы была машиной жестокости -- сложный, слаженный необходимостью выживания механизм уничтожения и принуждения, вобравший в себя всё самое "лучшее" от народов Тёмного Единства. Так уж повелось, что в мире под беспощадными лучами Солитаса можно выжить только за счёт жестокости и беспощадности -- этот горький урок народы Тьмы усвоили и запомнили навсегда. Этот горький урок не позволит обитателям тьмы когда-нибудь понять жителей других миров. Не позволит понять и договориться -- слишком разная природа их жизней.

Тот дождался пока сумеречник покинет помещение и только после этого принялся за еду. Жадно жуя кашу с хлебом, он потянулся к глиняной кружке с кофе... В мире тьмы не растёт кофе, а то, что есть -- слишком дорогой товар для таких оборванцев как Тот. Моркан с отвращением отбросил кружку с мерзкой чёрной жидкостью, и она разлетелась вдребезги по полу.

Тот выбрал самый большой осколок, осмотрел его и умелыми движениями заточил его о каменные стены. Глинянный осколок в итоге стал достаточно острым, чтобы резать ткань... И мягкую плоть.

Затвор в двери снова лязгнул и юноша едва успел спрятать свою заточку.

По взгляду солдата Тот догадался, что кофе называлась та самая жижа из разбитой чашки, а пивом называли ту пенную жуть, что приносили в прошлый раз.
-- Это не вода.. Рхеторские испражнения это... Можно мне воды? Или вы хотите, чтобы я снова подыхал от обезвоживания? -- огрызнулся на сумеречника моркан. Осознание того, что его пленители вольны вертеть его жизнью и смертью как им заблагорассудится, лишь провоцировало юного обитателя мира Тьмы на дерзость и грубость.

Тот небрежно отбросил метлу и жадно приложился к кувшину, а, утолив жажду, довольно вытер рот рукавом. Под суровым взглядом сумеречника Тот взял метлу и принялся убираться: юноша аккуратно  собрал осколки метлой и вытер разлитое кофе куском ткани, оторванной от низа его рубахи.
Юноша на несколько мгновений замер ощупывая рукоять метлы.
-- Какое приятное на ощупь... Можно мне её оставить? -- умоляюще посмотрел Тот на стражника.

Тот подлез к маленькому зарешечённому окошку у потолка, протиснул руку через решётку и призвал ворона. Ворон появился из облака мистического чёрного дыма, что потянулся из указательного пальца. Едва он материализовался как сразу отправился в полёт. Задача птицы была проста -- найти путь с улиц до камеры, где держали моркана.

Юноша видел, как птица отыскала достаточно широкий дымоход и, провалившись в него, оказалась оказалась в камере, где сходились узкие, но достаточное, чтобы в них пролез щуплый Тот, дымоходы от многих печей и каминов крепости -- это было начало огромного лабиринта. Призрачная птица не нуждалась ни в еде, ни в воздухе и отлично находила путь, особенно путь к своему хозяину -- царапая закоптившиеся стены крыльями и когтями, ворон помечал свой путь. Наконец, он свалился в котёл с похлёбкой, опрокинул его и, оставаясь по прежнему сухим и угольно чёрным, прыжками-перелётами отправился прочь с безлюдной кухни к камере своего хозяина. У двери камеры ворон наткнулся на двоих людей...

-- Что здесь делает эта птица? -- тоном требующим немедленного вразумительного ответа сказал один из них.
-- Не могу знать, господин бригад-егерь! -- растерянно сказал второй и попытался схватить птицу, но его ладони зачерпнули лишь чёрный дым, который быстро растаял без следа.

Тот сидел на кровати, забившись в угол, обхватив руками прижатые к груди колени, когда в камеру вошли двое сумеречников. В глаза бросилось сразу, что один имел более высокий статус, чем другой: это проявилось и во том как сдержанно держал себя второй, и как быстро он подставил стул своему напарнику, а сам остался стоять в сторонке, да и одежда первого была получше и вычурнее. А ещё Тот знал, что этот важный человек -- бригад-егерь и, скорее всего, и есть тот самый комендант, который грозился прийти с допросом.

Юноша не шелохнулся, молчал и лишь вопросительно посмотрел на сидящего перед ним бригад-егеря.

Тот саркастически вскинул левую бровь.
-- У вас, сумеречников, так принято? Бросить больного человека в темницу, поить его помоями, а теперь я, вдруг, с чего-то должен вам что-то рассказывать? -- не скрывая насмешки сказал моркан.

Тот попытался саркастически рассмеяться, но у него ничего не получилось -- горло быстро пересохло и ему стало больно.

-- Все сумеречники такие размазни и растяпы или это привилегия коменданта крепости? -- сдавленно спросил Тот, морщась и потирая горло.

-- Вот, вы вроде послушать меня пришли, а не слушаете... -- Тот отвернул взгляд от посетителей и упёрся им в стенку.

Тот умылся холодной водой и улыбнулся приятным ощущениям на ушибленных участках лица. Затем зачерпнул ладонями ещё воды и жадно испил. Отодвиувшись от ведра и встав с колен, юноша запрокинул голову и со злорадной улыбкой уставился в окошко под потолком.

--... скоро тьма придёт... скоро стены станут зыбки... скоро стану я свободен... -- промурчл себе под нос Тот.

Внезапно юноша пришёл в движение: он рвал рукава и низ рубахи. Через несколько минут перед ним лежала небольшая горка лоскутов, а просторная рубаха превратилась в нечто похжее на майку и трусы сшитые вместе. Юноша преклонил колено и принялся рвать лоскуты на тонкие ленты. Из лент моркан сделал фигурку похожую на осьминога и обмотки на руки, нечто похожее на напульсьники и наручи. Затем он аккуратно, найденным тонким прутиком от метлы нанёс на ткань нечестивые символы взывающие к милости Тёмной Госпожи. Вместо чернил Тот использовал собственную кровь.

Закончив, расписывать, Тот поднёс тонкий прутик к совему лицу на ладони и прошептал:"...откроешь мне путь..." Прутик пришёл в движение, словно какая-то змейка или червяк и обвился тонким кольцом вокруг срезнего пальца. После этого юноша прислонился спиной к стене и его одежда окрасилась в их цвет. Оглядев себя, юноша хмыкнул и, не долго думая, намочил открытые участки тела и размазал по ним пыль, какую тольк смог найти в камере. К тому моменту, когда Тот превратился в подобие тени, уже начало темнеть и вот-вот должны были принести ужин. Тогда моркан взял фигурку осьминога из лоскутков и, положив её аккуратно на койку, прошептал приказ: на месте осьминожки тут же появилась точная копия Тота. Фантом сидел недвижно, как днём сидел сам юноша на допросе, уставившись немигающими глазамы в стену -- слабая обманка, сблизи её мог любой раскусить... Но для этого нужно было сначала подойти.

Заслышав шаги за дверью, Тот разбежался, забежал на стенку, а затем примостился у потолка над дверью и затаил дыхание. Лязгнули затворы.

Дверь распахнулась, вошли двое: один с подносом, другой -- с сумкой и лампой. Тёплый свет лампы вернул Тоту на мгновение материальность, но тут же его поглотила тень и он растворился как призрак. Вошедшие приблизились к фантому... Моркан беззвучной тенью соскальзнул вниз, беззвучно приземлился, прижался к полу и выскользнул из камеры, захлопнув за собой дверь на засов. Прижавшись к двери камеры спиной, Тот не смел шелохнуться, чтобы не стать вновь видимым и осязаемым.

Кулёк из тряпок, что создавал фантома вспыхнул чёрным пламенем и заполнил камеру дурманящим, усыпляющим дымом.

Тот некоторое время стоял неподвижно, прислушиваясь к окружающему миру. Вскоре, когда его собственное редкое дыхание стало казаться ему громче грома, Тот, прижимаясь к стенам, медленно, очень аккуратно и, насколько это возможно, беззвучно пошёл по разведанному пути на кухню.

Дверь на кухню была закрыта не до конца: через щель не шире ладони пробывался ослепительный, для привыкшых к темноте глаз, и была отчетливо слышна речь сумеречников. Тот не понимал о чем они говорили: это только к нему обращались по-моркански. По общему тону беседы юноша понял, что это был непринуждённый разговор троих приятелей. Тот едва удержался от того, чтобы выругаться. Выругаться он хотел не только потому, что эти трое были между ним и путём к свободе, но и из-за того, что задал себе вопрос: "Как скоро эти трое чухнуться о других, о двух сумеречнеках в моей камере?"

Внезапно Тот услышал, как один из приятелей за дверью встал со стула и, тяжело шагая, направился к ниму -- юноша отпрянул от двери и, затаив дыхание, вжался в стену.

Сумеречник проорал в открытую дверь, а затем решительно и громко зашагал по тюремному коридору. Тот дождался пока солдат углубился в коридор, а затем беззвучно рванул с места за ним: скорость его бега была такой, что юноша смог забежать по стене на потолок. Этот короткий забег отнюдь не был беззвучным и незаметным: тихие шлепки босых ног о камень и вибрация от мощных шагов и поэтому, оттолкнувшись от потолка, Тот обрушился не на затылок, как хотел, а на встревоженное лицо сумеречника.